Дым забивался в ноздри, оседая неприятным привкусом горечи и гари во рту, от него слезились глаза, капли дождя, нет-нет да и попадавшие в костерок, шипели, испаряясь. Мясо жарилось медленно и неохотно - жара от огня почти не было.
Ункас, "навесом" натягивая плащ над костерком, мысленно проклинал дождь, ветер и вообще степь в целом. В животе было пусто, плащ в скором времени должен был промокнуть насквозь, а ливень, между тем, прекращаться не спешил. На западе погромыхивало. Под бок норовила затечь вода. Она же стекала по лбу и капала с кончика носа.
- Я не кисну, - вяло огрызнулся лучник на вороного, раздраженно зыркнув в его сторону. Но флягу все же достал и попытался пристроить так, чтобы в нее попадала дождевая вода. Хотя куда больше воды можно будет выжать потом из плащей... Быстроногий Олень тяжело вздохнул и невольно подвинулся ближе к огню: а ведь после ливня сырость никуда не денется, брети им потом по самые бабки в липкой грязи...

– А что ты делаешь? – Чогэн утирает глаза и нос тыльной стороной руки, и проделывает с собственной фляжкой те же махинации, что и Ункас со своей. Хотя лучше б было котелок или бочку, но где их тут найдешь. А лишнего плаща нет, чтобы собрать воду в ямку. Вороной тихо вздыхает. Они прорвутся. Синиструм с Паллидией чай тоже не один день Квемпию создавали!
Костер, пусть и чадящий и мелкий, создавал хоть какое-то подобие уюта. В особенности с премерзкой погодой. И мысли эта погода навевала не радостные. Решив, что надо и самому отвлечься, и соплеменника отвлечь (только хандры ему в табуне не хватало!), Чогэн начинает разговор:
– Перемажемся мы, конечно, не хуже орков, – вороной кривится. И не только от упоминания орков. Счищать с шкуры буроватую корку засохшей грязи то ещё удовольствие.

Вот что он прицепился, а? И без замечаний Чогэна тошно было! Каурый кентавр сердито дернул ухом, но все же выдохнул, стараясь успокоиться, и уже куда менее агрессивно ответил:
- Мясо жарю, - кривовато усмехнулся краем губ, зная, что не о том вороной спрашивал, и протянул ему прут с нанизанными кусочками плохо прожаренного мяса. Топлива было не так много, чтобы готовить кроликов как следует. Себе Быстроногий Олень взял второй прутик и, обжигаясь и сердито дуя на мясо, чтобы быстрее остыло, поспешил прикончить порцию, чтобы поскорее нанизать на прут следующую. Лопать молодой лучник вполне мог и сырое мясо, но горячее было как-то вкуснее, да и оседало в желудке приятной теплотой.
- Ничего. Грязь не сало, высохла - и отстала, - Ункас постарался улыбнуться, чтобы убедить друга в том, что все в порядке. Закашлялся от дыма, раздраженно всхрапнул и подбросил в огонь еще немного сушняка, после чего подсунул мясо поближе к костру.
Дождь заканчиваться не спешил, но гром грохотал в стороне. Кажется, гроза проходила стороной.

Кроличье мясо Чогэн ест быстро, жадно заглатывая куски. Он не то что бы сильно голоден, но сырой сок стекает с кусочков, мясо дымится и обжигает и смаковать мясо медленно и вдумчиво просто невозможно. Не то что бы он вообще когда-либо так делал.
А затем соплеменник его неприятно удивляет.
Чогэн резко вскидывает брови и неприязненно смотрит на каурого. Ункас решил его ободрить? Он что выглядит так жалко, что нуждается в ободрении? Вороной чуть крутится и пихает круп Быстроного Оленя своим. Нечего тут его ободрять!
– Именно! – веско роняет вороной. И провожает взглядом последний всполох огня, вырвавшийся из рыже-алых, подернутых темной пеленой угольков. А затем прислушивается к далеким раскатам грома и к тому, что скрывается за ними. Ожидать нападения в грозу – безумие. Но, а вдруг?

Ункас скалит зубы и ехидно фыркает. Вороной недоволен, и это немного поднимает настроение: перспектива зацепиться с другом языками, выпустив пар, куда лучше, чем предаваться унынию и хандре.
- Если захочешь, я тебя даже вычищу щеткой. До самых копыт, - молодой кентавр нарочно провоцирует Чогэна. Хотя, если придется, то действительно может помочь другу избавиться от грязи. Вот только тот гордый слишком, наверняка откажется...
Костерок начинает затухать. Каурый, вздохнув, закапывает оставшееся мясо в угли и подкидывает сверху остатки сушняка, с которым огонь расправляется очень быстро. Быстрее, чем лучник успевает прикончить вторую порцию полусырого мяса.
Промокший плащ холодит кожу. Быстроногий Олень зябко ежится и пододвигается ближе к вороному - от бока друга тепла больше, нежели от углей.

Чогэн фыркает и вяло шевелит промокшим хвостом. Ункас взбодрился и огрызается. Аж сам на себя становится похожим. Вороной храпит и ухмыляется.
– Тренируешься? – Чогэн кивает и чуть приближается к Ункасу, добавляя глухим низким голосом. – Именно так к кобылкам и надо подъезжать. Вычистить, вычесать и пригладить.
Вороной протягивает руки, поправляя плащ на соплеменнике.

При упоминании кобылок каурый вздыхает, отводит глаза и невольно злится на друга. Не нужно было заводить с ним этот разговор! Теперь до конца жизни подкалывать будет, а ответить этому здоровяку нечем.
- Были бы тут кобылки... - фыркает Ункас, дернув плечом. Показная забота от брата ему не нужна, да и тему хочется сменить, - Как думаешь, мы встретим еще другие табуны? - не то что бы молодой кентавр хотел примкнуть к какому-нибудь табуну... По правде говоря, одному, наедине с Чогэном, ему было гораздо легче, чем среди соплеменников. Но лучник понимал, чтов большом табуне безопаснее. Сейчас они двое - легкая добыча.

Ункас смотрит на возбужденного Черного Дрозда, который даже на ноги вскочил, размечтавшись, и смеется. Хочется сказать что-нибудь едкое, обидное, сбить с друга спесь, потому как сейчас, посреди промокшей насквозь степи, в его слова верится слабо, но... Верить все-таки хочется.
Поэтому слова каурого куда менее резки.
- Смотри, как бы боги не посчитали твои слова дерзостью, - предупреждает друга молодой лучник, глядя на него снизу вверх, - И не покарали за пустое бахвальство, - хотя боги и без того разгневаны чем-то, потому и разверзнули небеса, обрушив на степь потоки воды.
- Ляг, давай поедим. А после двинемся дальше, - предлагает Быстроногий Олень, раскапывая ножом угли. Мокрые и остывшие угли - значит, мясо уже не "дойдет". Впрочем, до остатков кроликов влага не добралась, мясо еще горячее и вкусно пахнет.

- Боги в накладе не останутся, - высокопарно заявляет Чогэн, сверху вниз глядя на соплеменника. Прогромыхавший в отдалении гром и огненный росчерк молнии, перечертивший небо, Черный Дрозд счел добрым знаком. Но продолжением "Ардор будет доволен" благоразумно подавился. Не стоит злить Каела, стоя посреди бури.
Когда Ункас его осаждает, напоминая о дне текущем, Чогэн едва заметно смущается, поджимая губы и демонстративно окидывает степь взглядом. Он не просто так вскочил, а за надом!
- Да, буря прошла мимо, задев нас краем. А дождь славным сынам степей не помеха!
Чогэн опускается на землю, безуспешно стряхнув с себя капли влаги, и подняв упавшую флягу.
Кролик местами сгорел, кое-где сыроват, но в целом очень вкусен: горячий и сочный.
- Ты отлично готовишь, Быстроногий Олень!
Комплимент призван задобрить Ункаса. Охотники знают толк в готовке.

- Ты берешь на себя смелость решать за богов? - неодобрительно ворчит Ункас, косясь на вороного кентавра. Черный Дрозд слишком самоуверен, слишком высокомерен и горд. За это ведь можно поплатиться... Боги редко благосклонны к тем, кто мнит о себе слишком много, - Спустись с небес на землю, брат - бахвальство до добра не доведет.
Буря-то прошла мимо, зацепив их лишь краем, но ведь боги могут прислать еще одну. Али еще какую напасть...
Быстроногий Олень спокойно, не спеша съедает свою часть завтрака, заедая мясо сорванной тут же, под боком, травой, с которой ливень смыл пыль. Но все равно этого мало, а одной травой не наешься. Значит, снова придется охотиться, а для этого нужно дождаться, когда закончится ливень...
От мыслей отвлекает похвала. Каурый усмехается Чогэну:
- Спасибо. Но не думай, что я буду готовить все время! - он и без того пока что больше пользы их табуну приносит, еду добывает. А вороной, хоть и хорош, как воин, только и делает, что командует. Даже от орков они просто сбежали, не вступая в бой...

"Я уверен, что им придутся по нраву наши подношения!" собирается заявить Чогэн, но, косясь на Ункаса, все же слегка меняет фразу. Он вовсе не боится, что за его самоуверенность боги его покарают. И не опасается, что за  столь щедро брошенные обещания с него спросят. Спросят – ответит! К тому же, боги далеко. А Ункас тут. И ссориться с другом Чогэн не намерен.
– Я надеюсь, им придутся по нраву наши будущие подношения.
Черный Дрозд не намерен экономить на богах. Они будут получать щедрые дары от его побед. Бок предательски ноет, напоминая, что победы могут обернуться поражением, но и в этом случае, Чогэн уверен, что боги будут довольны, получив в дар его, Черного Дрозда, смерть.
Одно жаль: если его убьют, Ункас останется один. Вороной косится на охотника. Тот явно чем-то озабочен. И не только перспективой готовки. Чогэн кивает.
– Следующая вахта моя.
Вороной отправляет в рот последний кусочек и поднимается на ноги, протягивая Быстроногому Оленю руку. На копыто с громким кваком налетает лягушка, и Черный Дрозд переступает с ноги на ногу.
– Как тебе детская игра – охота на лягушек?

- Подкрепи свое хвастовство делом - тогда оно будет звучать убедительнее, - Быстроногий Олень смеется. Не стремясь обидеть друга, а просто напоминая, что им сейчас не до подношений богам. Мечты мечтами, а здесь и сейчас все далеко не так гладко.
Доев, молодой лучник принимает помощь вороного и, крепко сжав его ладонь, поднимается на ноги. Поправляет перекосившиеся сумы, порадовавшись, что плотной коже дождь не страшен, и громко фыркает:
- Я тебе что, жеребенок, едва оторвавшийся от сиськи матери?
Хотя где-то он слышал, что лягушек можно есть. Только некоторые бывают ядовитыми. Как их различить каурый не знает. А значит, эти жалкие создания совершенно бесполезны. И убивать их понапрасну не стоит.
- Идем. Нас ждет долгий путь.

Справедливый упрек Чогэн благоразумно пропускает мимо ушей. Ну да, пока он не может похвастаться какими-либо достижениями, но... Черный Дрозд упрямо поджимает губы. Он докажет! Он подкрепит! Сдохнет, но подкрепит! Упрямо дергает головой.
А затем начинает приводить в порядок и себя и амуницию, закрепляет фляжку на поясе. Воды в ней немногим больше чем было. И пару секунд вороной размышляет, а не выжать ли плащ. Тяжело вздыхает, передает вторую Ункасу, ободряюще хлопая его по крупу.
- Ты не жеребенок. Ты молодой растущей организм, который хочет жрать!
Под копытами вязкая грязь. С неба накрапывает понурый серый дождь. Чогэн  крутит головой, определяя дальнейшее направление. Им на юг, но если взять слегка на запад, то через пару дней окажутся в небольшой рощице на холме.

Ункас поддает задом, шутливо лягаясь, и скалит зубы в усмешке:
- Не настолько! - может быть, когда живот начнет сводить от голода, он и рискнет попробовать на вкус лягушку, но пока что предпочтет обойтись кроликом, - Знаешь, они ведь ядовитыми бывают!
Молодой кентавр пристегивает флягу к ремням. К счастью, дождь понемногу стихает: кажется, вся вода на небесах закончилась и теперь хлюпает под копытами. Во флягу, впрочем, попало не так много, как хотелось бы.
Интересно, откуда здесь вообще взялись лягушки? Быстроногий Олень бредет за товарищем и то тут, то там замечает прыгающую братию. Может быть, это значит, что где-то неподалеку река или хотя бы ручей? Можно будет помыться... Эта мысль немного бодрит.
А потом приходит другая мысль: о змеях, которые могли выползти из своих нор следом за лягушками. Нервно всхрапнув, каурый куда более внимательно смотрит под ноги: он не хочет быть ужаленным и умереть от укуса.
- Как думаешь, здесь змей много? - пытается он завязать разговор с Чогэном.

Чогэн вяло шевелит хвостом и дергает ухом. Степь поет хором лягушек, перезвоном капель по лужам, цоканьем копыт по камням. К счастью только их цокотом, чужих шагов Черный Дрозд не слышит, хотя очень прислушивается.
– А? Больше, чем лягушек. Думаешь их поджарить? – Чогэн поджимает губы. Кто-то из охотников как-то угощал табун подобным деликатесом. О том, что они ядовиты, Черный Дрозд как-то не думает. Там где обитал их табун, водились в основном мелкие неядовитые ужи. "Хотя тут может кто и опаснее жить". – Ничего так. Но будь осторожен.
Вороной осторожно переставляет копыта, стараясь не наступить на какую-нибудь ползучую или скачущую гадость. Одно дело размозжить кому-нибудь мозг копытами, и другой случайно заляпать их об останки какой-нибудь твари.
- Бери чуть западнее. Выйдем к лесу. Поохотимся. 

- Н-нет... - каурый кентавр округляет глаза. Змеи, лягушки... Да что это за еда такая?! Нет уж, змею он и в рот не возьмет! Ну разве то если совсем от голода помирать будет... Тем более, как охотник он ползучих тварей и лягушек даже за добычу не читает. То ли дело грациозные антилопы или газели! Вот это добыча, с которой не стыдно вернуться. Кролики, луговые собачки и индейки - тоже неплохо. А уж бизона добыть... Но с огромным быком в одиночку справиться трудно, бизонов, как правило, загоняли все охотники сообща.
Тучи все еще нависают над самой головой, но небо светлеет понемногу. Степь оживает после ливня: над головами путников кружит лунь, высматривая что-то в густой траве, где-то далеко подает голос степной волк. Лягушки радостно квакают, замолкая при приближении кентавров.
- К лесу так к лесу... - к большом количеству деревьев Ункас не привык, чувствует себя рядом с ними неловко. Но, возможно, там они смогут найти укрытие и добычу получше лягушек, да и вода в степи встречается чаще всего там, где растут деревья.

- Сомневаюсь, что там можно вымыться, - каурый фыркает, бросая добычу рядом с огнем, и опускается на землю. Ему проще и быстрее вычистить шерсть щеткой, чем пытаться отмыться в мелком ручье. А вот набрать воды в дорогу не помешает.
Сперва, конечно, ужин. Молодой охотник сноровисто сдирает с добычи шкуры и потрошит тушки, после чего пристраивает их над огнем, посолив и натерев душистыми травами. Шкурки тщательно выскабливает и развешивает сушиться: мех не ахти какой, но при случае можно будет сменять на что-то полезное. Пригодится, одним словом.
Только после этого Быстроногий Олень достает из переметных сумок жесткую щетку и тщательно счищает с шерсти высохшую грязь, которая умудрилась даже на боках кое-где налипнуть, не говоря уже о ногах и животе. Кентавр тихо ворчит себе под нос, проклиная непогоду. Осматривает копыта, долго расчесывает хвост - к этому времени мясо же успевает немного поджариться, от костра плывут такие ароматы, что рот поневоле наполняется слюной. Эх... Жаль, что еды не хватит, чтобы наесться досыта!
- Ты знаешь какие-нибудь съедобные коренья? Может, попробовать их поискать утром? - Ункас вздыхает. В табуне собирательством занимались женщины, обеспечивая гарниры и супы к мясу, добываемому охотниками. Такая еда куда более сытная, хотя бы за счет того, что ее больше.

- Было бы желание! - Чогэн потягивается всем телом, и соскребает ногтями кусок грязи с бочины. Но тащиться туда на ночь глядя, елозить холодным мочалом, продираться обратно... Нет уж, увольте. Да и гнать Ункаса обратно просто нечестно. Да и вообще, купание Чёрный Дрозд принимал только в качестве огромного открытого водоема, куда можно погрузиться после длительной скачки в жаркий день, или же в виде оттирания крови после битвы.
Вороной ещё какое-то время топчется на месте, а затем решительно лезет с помощью к Быстроногому Оленю. Не то что бы Чогэн так хотел помочь, просто он обещал. Слово дал, что это его вахта. И ладно б кому другому, дак нет же, соплеменнику! Да и себе, говоря откровенно, тоже дал.
Чогэн смотрит, как Ункас, ворча, приводит себя в порядок, и слегка расслабляется. Табун цел и в целом доволен. Можно расслабиться. Чёрный Дрозд достаёт из сумок необходимый инвентарь и пристраивается рядом с Ункасом. Правда, процедуру он то и дело прерывает, вскакивает на ноги, прислушиваясь, присматриваясь.
Под конец Чоген решительно откладывает щётку в сторону и властно протягивает руку.
- Давай, вычешу гриву.

Ункас сперва фыркает на товарища, мол, сам справлюсь, но потом все же принимает помощь. Во-первых, потому, что две пары рук в любом случае с работой управятся быстрее одной, а во-вторых, молодой лучник знает, что Чогэн не привык сидеть без дела, когда другие работают. Вороной не из тех вожаков, что только указания раздают.
Судя по всему, о съедобных кореньях Черный Дрозд знает не больше, чем сам каурый. Значит, придется или отказаться от собирательства, или пробовать искать съедобные растения наобум. Главное, не отравиться при этом.
Быстроногий Олень вздыхает и протягивает другу гребень. Он слишком устал, чтобы спорить, поэтому без возражений выплетает из гривы перья и резные костяные бусины и пододвигается ближе к Чогэну, чтобы тому сподручнее было орудовать гребнем:
- Только не повыдергай мне ее всю, - удержаться и не сказать что-нибудь язвительное выше сил кентавра.

- Понадобится - выдеру, - усмехается Чогэн, принимая гребень из рук друга. Сперва грива подается неохотно, зубья то и дело застревают в колтунах, и Чёрному Дрозду приходится пускать в ход пальцы, чтобы выпутать и распутать. Пусть в табуне вычесыванием занимаются обычно женщины и дети, но каждый кентарв с молоком матери впитывает уважение к гриве. Хотя сам Чогэн иногда думал оставить себе лишь короткую щетку вместо гривы. Иногда. Пребывая в паршивом настроении.
Вороной осторожно перебирает пальцами чуть жестковатые волосы младшего товарища, разделяет их на пряди, и каждую прочесывает от корней до концов.
- Так храбрый охотник решил сдаться и перейти на корешки?

Каурый кентавр недовольно морщится, когда Чогэн нет-нет да и больно дергает его за волосы, стараясь распутать колтун, но терпит. Знает, что грива его за последние дни спуталась и свалялась. И у Черного Дрозда наверняка тоже, учитывая и то, насколько его волосы длиннее, так что придется услугой на услугу ответить после вычесывания.
- Нам нужна еда, дурная твоя башка! - запальчиво огрызается лучник. И вовсе он не сдается, просто мыслит шире, чем некоторые тупоголовые болваны! - Много еды! А охота в дороге непостоянная, - он уже на собственной шкуре (вернее, даже собственном желудке) ощутит, как сильно разнится охота в окрестностях стоянки табуна, где знаешь каждую кочку, и после дневного перехода в незнакомых землях. Сказываются и усталость, и незнание местности, и много чего еще, - Нам нужно пополнить запасы, понимаешь?
Ункас злится. Он не любит, когда ставят од сомнение его мастерство охотника. Он ведь делает все, что в его силах! Фыркнув на вороного, жеребец отталкивает его руку и снимает с огня мясо. Делит честно: двух сурков - другу, сурка и белку - себе. Чогэн крупнее, ему нужно больше еды.

Чогэн ржет. Нет, сперва он тихо подхихикивает, пока Ункас запальчиво произносит свой страстный монолог, а вот когда каурый отталкивает его руку, Чёрный Дрозд, не стесняясь, начинает ржать в голос. Быстроногий Олень презабавно злится.
- Да ладно тебе, Оса, - Чогэн ерошит волосы младшего товарища, принимая из его рук жареные тушки. - Ты отлиный охотник! Никто и не сомневается. А кто сомневается, от меня первого получит копытом промеж ребер!
Чёрный Дрозд склоняет голову и тихо фыркает себе под нос. Ункас всё равно потешно злится. И только ради этого стоит его подкалывать. Хотя, разумеется, злить главного поставщика провизии не разумно. Но он же не хочет всерьез его обидеть!
- Но если ты считаешь, что нам нужно пополнить запасы, мы можем остатся здесь на несколько дней или в любом другом месте, которое ты сочтешь подходящим для охоты.
Чёрный Дрозд поднимает голову и смотрит в глаза Ункасу.
- Ну, как, мир?
И вгрызается зубами в тушку, отрывая от неё приличный кусок.

Вороной ржет, и Ункас замолкает, понимая, что его просто дразнили. Видимо, вороному просто скучно стало, вот и решил подначить товарища, зараза такая.
- Не называй меня так! - молодой лучник скалится, возмущенно глядя на товарища. "Оса", "Маэду" - так звала его мать иногда, ругая за скверный характер. Об этих прозвищах знал только Чогэн, как знал и то, что каурый их терпеть не может. Но похвала все-таки приходится по шерстке: это не лесть, Черный Дрозд искренне говорит, и злость стихает. Охотник самодовольно задирает нос и принимается наслаждаться плодами трудов своих, то бишь ужинать.
- Мир, - кивает он другу, обдумывая его слова. Стоит ли задерживаться? Охота здесь ничем не лучше, чем в любом другом месте степи. Ну, на первый взгляд. Возможно, им стоит получше осмотреться утром, при свете дня - авось повезет найти что-то полезное. То бишь съедобное. Грибы, например. Или ягоды.
- Я не знаю, что лучше - задержаться здесь или двигаться вперед. Ты вожак, тебе и решать, - вздыхает Быстроногий Олень, доев. Он не уверен, что готов сам принимать такие решения. Вдруг они обернутся чем-то нехорошим?

Ункас любит возиться с чужими гривами. Со своей, впрочем, тоже, но себя вычесывать труднее. Когда-то давно его, на тот момент еще маленького жеребенка, мать учила заплетать волосы различными способами, рассказывала о целом "языке" символов и значений. Не просто так трусов и тех, кто преступил древнейшие законы, обривают наголо. "Прическа" вообще многое может рассказать о воине, как и боевая раскраска: вступил ли он на тропу войны или кровной мести, чтит память предков или же отказался от своего рода... Это древние знания, передающиеся из поколения в поколение, но сейчас многие вспоминают о них лишь по большим праздникам вроде обряда посвящения. Быстроногий Олень же, в отличие от сверстников, обожал подобные рассказы, а не считал их смертной скукой. И даже узнавал как-то у шамана, как делать разноцветные краски.
Собственная прическа каурого означала, что он ищет свое место в мире и окинул родное племя по доброй воле. Бусины - то, что он прошел обряд посвящения и показа себя хорошим охотником. Перо степного орла - символ свободы. А Чогэн... Чогэн не слишком-то чтил все эти условности, ограничиваясь простой прической воина, безо всякой символики.
Молодой лучник только задумывается о том, что стоит привести друга в надлежащий вождю вид, раз уж они решили собирать свой собственный табун, как Черный Дрозд, до этого мирно дремавший, внезапно просыпается, и охотник оказывается пойманным крепкой рукой. Поцелуй - то вовсе не то, чего он ожидал в благодарность! Едва справившись с первой растерянностью, Ункас вырывается и подскакивает на ноги, возмущенно глядя на друга:
- Чогэн!.. - он искренне не понимает, что вообще нашло на этого здоровяка, какая муха его укусила. Дочку Хонона, что ли, во сне увидел? И, главное, ведет себя как ни в чем не бывало! - Я тебе что, одна из твоих подружек?!
Каурый громко фыркает. Хорош вождь - только о кобылках и думает, сон с реальностью путает! Потоптавшись немного на одном месте, молодой кентавр кидает в костер пару сухих веток и снова ложится:
- Только не забудь разбудить меня, - а то с этого балбеса станется всю ночь дежурить!

Ункас засыпает быстро: день выдался тяжелый, а усталость и сон всегда идут рука об руку. И, раз Черный Дрозд стоит на страже, то волноваться не о чем, так что сон молодого кентавра спокоен и глубок. И пробуждение далеко не самое худшее.
- Встаю, встаю... - ворчит Быстроногий Олень, протирая глаза, и поднимается на ноги. Потягивается, зевает и первым делом подбрасывает остатки валежника на угли - жар нужно сохранить до утра, проще раздуть угли, чем вновь мучиться с огнивом, высекая искры на сухой мох.
В рощице тихо. Никаких подозрительных звуков, никаких подозрительных запахов. Что-то подсказывает лучнику, что они с Чогэном - самое опасное, что есть в этом месте. Тихо хмыкнув, он идет собирать сухие ветки - про запас. Огонь может понадобиться и днем, если повезет с охотой, да и с собой в дорогу неплохо бы взять немного хвороста. В степи из топлива лишь сухой помет да трава, от которых больше вонючего дыма, чем жара.
Вернувшись к костру с охапкой сухих веток, каурый опускает свою ношу на землю, стараясь производить поменьше шума, а потом укрывает уснувшего товарища просохшим наконец-то плащом. Затем берет лук и колчан за стрелами и тихо удаляется: в дозоре можно и поохотиться.
Сперва охотник обходит рощицу по кругу, проверяя, не пропустил ли какую опасность. Потом понемногу удаляется в степь, навострив уши: часто добычу прежде слышишь, чем видишь. Но и его могут услышать, и потому приходится ступать очень осторожно. Вдвойне осторожно из-за вероятности наткнуться на змею.
Далеко, примерно за милю от них, раздается переливчатый вой. Многоголосый: стая настигла добычу и загоняет ее. Молодой кентавр тоскливо оглядывается на рощу: эх, если бы не необходимость охранять сон Черного Дрозда, то можно было бы сбегать посмотреть, не стадо ли антилоп подняли с лежки волки? Может, удалось бы отбить у них добычу?
Вой приближается. Быстроногий Олень нервничает, разрываясь между необходимостью оставаться подле спящего друга и возможностью обеспечить их едой на несколько дней. Он чувствует дрожи земли - кажется, бежит небольшое стадо бизонов или крупных антилоп. Или большое стадо сайгаков. Бежит, судя по всему, куда-то сюда.
Лучник заставляет себя остаться на месте и даже ложится. Так высокая трава скрывает его с головой. На ближайшей сопке показываются темные пятна: все-таки бизоны. У них опасно оказываться на пути: стопчут и не заметят. Но это стадо несется не в рощу, а мимо нее.
Луна очень кстати выползает из облаков, заливая степь своим мертвенным светом. Охотник натягивает тетиву, прилаживает стрелу, выбирает цель: небольшой годовалый бычок. Детеныши пусть растут. Стрела отправляется в тот момент, когда стадо пробегает мимо, и входит аккурат под колено жертве. Бычок падает с жалобным ревом, поднимается - и вторая стрела вонзается ему в шею.

Появление Чогэна не становится неожиданностью: несмотря на топот нескольких десятков копыт, приближение вороного Ункас слышит раньше, чем тот показывается из рощицы. Наверняка услышал шум и поспешил на помощь, вон даже копье захватил! Охотник довольно улыбается, принимая оружие из рук друга, и самодовольно хмыкает:
- Просто смотри! - стадо разворачивается и возвращается к упавшему собрату. Бычок бьется в агонии, жалобно крича. Бизоны окружают его, загоняя в центр круга и детенышей, и встречают подоспевших волков рогами и копытами. Вожак, здоровенный бизон, который раза в полтора, если не два массивнее Чогэна, не говоря уже о самом лучнике, отгоняет волков. Стая хищников небольшая, взрослый волк всего один, насколько каурый может разглядеть в лунном свете. Остальные - подросшие за лето волчата, еще неопытные и слабые. Если у них и был шанс отрезать от стада детеныша, то теперь он упущен.
Волки, огрызаясь, отступают, а затем и вовсе уходят за сопку, из-за которой затем раздается разочарованный вой. Бычок умирает довольно долго, но молодой кентавр терпеливо ждет. Только когда стадо оставляет мертвого собрата и уходит, Быстроногий Олень дает знак товарищу:
- Боги сегодня благосклонны к нам. Пойдем заберем добычу, - это хорошо, что Черный Дрозд здесь. Одному было бы трудно оттащить подстреленного бизона к костру. Да и сейчас задача непростая, лучше будет на месте избавить тушу от "лишних" частей, пожертвовав голову, внутренности и нижние части ног богам. Ну и волкам, разумеется, которые вскоре придут на запах крови.
В жертву удачной охоте принесены так же и две стрелы: бык, пока бился в агонии, сломал их. Первым делом Ункас вырезает из туши наконечники и мысленно напоминает себе утром вырезать несколько заготовок для стрел взамен утраченных.
- Хорошо, что у тебя с собой меч. Нужно отрубить голову - рога нам ни к чему. И копыта тоже.
В табуне, конечно, все, вплоть до жил и костей, шло в дело. Бизон был богатой добычей, которую разделывали всем племенем. Но сейчас их всего двое, и забрать с собой всю тушу они не смогут при всем желании.

Ункас смеется. Заговорил, конечно! Кому, как не Черному Дрозду, знать, что его друг совершенно неспособен к магии! Шаман, помнится, это публично объявил. Да еще и прибавил, что даже если бы способности и были, то он бы никогда и ни за что не согласился бы обучать такого своевольного, дерзкого и нетерпеливого вольнодумца. Над каурым после этого долго еще сверстники насмехались...
Молодой лучник демонстрирует товарищу окровавленные наконечники стрел и хлопает его по крупу:
- Магия здесь не при чем. Я его подстрелил. Боги послали волков, чтобы пригнать сюда стадо, и направили мои стрелы точно в цель, - и будут за это вознаграждены. Волков, конечно, кентавр не любил, но, как и все его сородичи, относился к степным хищникам как важной части мироздания. Зимой и в голодные годы племена кочевали, ориентируясь на волков: те лучше знали, где больше добычи. Да и небольшие стаи - не угроза для взрослого кентавра.
Подогнув ноги, охотник широким охотничьим ножом вспарывает бизону брюхо и вываливает на изрытую копытами землю внутренности. Избавляет тушу от всего, что нельзя съесть. Сердце добычи, самая ценная часть, в которой по поверьям заключается вся сила и сущность любого живого существа, Быстроногий Олень так же оставляет на земле: это дар богам.
Волки, их посланники, будут сыты.
- Попробуем... - пыхтя и отдуваясь, молодой лучник пытается поднять с земли заметно полегчавшую тушу и взвалить на спину Чогэну, но бычок все равно очень тяжелый. Кое-как совместными усилиями они справляются, но к костру приходится идти след в след: Ункас старается держаться поближе к другу и придерживать тушу, чтобы она не свалилась на землю.
- Наконец-то наедимся до отвала! - мечтательно произносит каурый, невольно облизывая губы. Мяса-то у них теперь целая гора!

- Часть закоптим на костре, часть завялим. На ветру и солнце быстро подсохнет, - рационально замечает Ункас. Он уверен в том, что еда не пропадет: да, добыча внушительная, но за вычетом шкуры и костей не так уж много мяса и останется. Вдвоем можно будет унести, тем более что часть мяса осядет в желудках уже завтра. А может, и сегодня - нужно же пробу снять!
Лучник с сочувствием косится на товарища. Подсыхающая кровь на шкуре ничуть не хуже грязи, а ведь только-только собственноручно вычесал Черного Дрозда!
- Погоди. Пока свежевать будем - опять перемажемся. Давай сперва разберемся с мясом, - молодой кентавр немного виновато улыбается и заглядывает другу в глаза, - Нужно развести костер.
Впрочем, раздуть угли не занимает много времени. Куда сложнее содрать с бизона шкуру, благо пока что только с одного бока. А дальше работа рутинная: пластать мясо тонкими полосками и пристраивать над костром. Одно бедро, впрочем, Быстроногий Олень кладет на рогатины из веток у самого огня целиком - жариться. Будет у них великолепный завтрак!
Каурый инспектирует запасы соли и душистых трав, когда  из зарослей в круг света от костра выходит старик-двуногий. Высокий, худой, в одной лишь набедренной повязке из шкур. Ункас роняет сумку и вскакивает на ноги, потянувшись за копьем, но старик показывает пустые руки и кланяется:
- Мир вам, благородные охотники! Да воздадут вам боги за вашу доброту!
Молодой кентавр замирает и вопросительно косится на вороного. Нежданный гость, видимо, заметив недоумение "охотников", торопливо поясняет:
- Оборотень-отшельник я, задержался в этих краях, найдя выводок месячных волчат. Родители их погибли, не мог я малышей бросить. Растил до сей поры, но стар стал, тяжко прокормить стаю. Спасибо вашей доброте: оставленным мясом наедятся мои волчата...
Словно в подтверждение слов старика с границы леса, оттуда, где осталась требуха да голова бизона, раздается волчий вой.

Чогэн приветствует нежданного гостя, и Ункас, подчиняясь вожаку, так же склоняет голову и немного расслабляется, глядя на старика скорее с интересом, нежели с подозрением. Волк, значит, к их костру пожаловал... Молодой кентавр любил слушать рассказы об иных народах, когда был еще маленьким жеребенком, ничего толком в жизни не смыслящим. Зато сейчас он понимает, почему старик так поступил с волчатами: не мог пройти мимо беды зверя, в которого обращается. Волк - его тотем, а значит, что бросить волчат на погибель оборотень не мог. Преступление это против своей второй сущности.
Каурому старик не кажется серьезным противником. Не чувствуется от гостя никакой угрозы. И потому лучник, в отличие от своего товарища, спокойно подгибает ноги и опускается на землю возле костра и продолжает заниматься мясом. Охотничий нож, впрочем, держит под рукой.
- Боги были благосклонны к нам сегодня и послали богатую добычу. Садись к огню и ешь вдоволь, - повторяет Быстроногий Олень приглашение вожака и, поведя ухом, любопытствует: - Как твое имя, отшельник?
Старик кряхтит и садится подле огня, протягивает худые, дрожащие руки к пляшущим языкам пламени. Он стар и сух, как отломившийся сук некогда крепкого дерева, но все еще цепляется за жизнь.
- Благодарствую, дети степи. Давно я не грелся у огня, - оборотень скромно берет небольшой кусок мяса, но есть не спешит, - Имя мое Берг, и моих воспитанников вы можете не опасаться, - отшельник откусывает кусок мяса, на миг показав звериные клыки, и долго, с трудом жует: видно, зубов осталось не так уж много. Берг, видно, долго пробыл в звериной шкуре: звериные глаза, клыки и заостренные, поросшие шерстью уши выдают это. Прожевав мясо, старик отвечает на вопрос вороного:
- Давно я оставил земли сородичей и далеко ушел от них. Коли путь туда держите, то идти вам на юго-запад много дней. Сезон холодов уже близко, но первый снег застанет вас у поселений моего народа.